Неточные совпадения
Виктор Васильич спал в самой непринужденной позе: лежа на спине, он широко раскинул руки и свесил одну ногу на
пол; его молодое лицо дышало завидным здоровьем, и по лицу блуждала
счастливая улыбка.
В таком же беспорядочном виде велось хозяйство и на конном и скотном дворах. Несмотря на изобилие сенокосов, сена почти никогда недоставало, и к весне скотина выгонялась в
поле чуть живая. Молочного хозяйства и в заводе не было. Каждое утро посылали на скотную за молоком для господ и были вполне довольны, если круглый год хватало достаточно масла на стол. Это было
счастливое время, о котором впоследствии долго вздыхала дворня.
Иногда зазвенит о
пол разбитый бокал, что считается
счастливым предзнаменованием.
— Четыре стены, до половины покрытые, так, как и весь потолок, сажею;
пол в щелях, на вершок, по крайней мере, поросший грязью; печь без трубы, но лучшая защита от холода, и дым, всякое утро зимою и летом наполняющий избу; окончины, в коих натянутый пузырь смеркающийся в полдень пропускал свет; горшка два или три (
счастливая изба, коли в одном из них всякий день есть пустые шти!).
Оттого нередко он затеет что-нибудь возвышенное или широкое, а память о натуральной мерке и спугнет его замысел; ему бы следовало дать волю
счастливому внушению, а он как будто испугается высоты
полета, и образ выходит какой-то недоделанный» («Рус. бес.»).
«Раз, два!» — считает Ромашов мысленно и держит такт одними носками сапог. «Нужно под левую ногу. Левой, правой». И с
счастливым лицом, забросив назад голову, он выкрикивает высоким, звенящим на все
поле тенором...
Все четверо выходят вместе;
Руслан уныньем как убит;
Мысль о потерянной невесте
Его терзает и мертвит.
Садятся на коней ретивых;
Вдоль берегов Днепра
счастливыхЛетят в клубящейся пыли;
Уже скрываются вдали;
Уж всадников не видно боле…
Но долго всё еще глядит
Великий князь в пустое
полеИ думой им вослед летит.
Жандармский ключ бежал по дну глубокого оврага, спускаясь к Оке, овраг отрезал от города
поле, названное именем древнего бога — Ярило. На этом
поле, по семикам, городское мещанство устраивало гулянье; бабушка говорила мне, что в годы ее молодости народ еще веровал Яриле и приносил ему жертву: брали колесо, обвертывали его смоленой паклей и, пустив под гору, с криками, с песнями, следили — докатится ли огненное колесо до Оки. Если докатится, бог Ярило принял жертву: лето будет солнечное и
счастливое.
— Наши дороги разошлись, — продолжал Лежнев, — может быть, именно оттого, что, благодаря моему состоянию, холодной крови да другим
счастливым обстоятельствам, ничто мне не мешало сидеть сиднем да оставаться зрителем, сложив руки, а ты должен был выйти на
поле, засучить рукава, трудиться, работать.
Мы живем среди
полейИ лесов дремучих;
Но
счастливей, веселей
Всех вельмож могучих.
Потом я запел другой кантик:"Рассуждал я предовольно, кто в свете всех
счастливей?"Он им понравился по музыке, но не по словам:"Цур ей, душко! Это мужеская, не играй при женщинах. Я, да, я думаю, и весь женский
пол не только сами, чтобы рассуждать, да и тех не любят, кои рассуждают. Не знаешь ли другой какой?"
Уже мы доживали медовый месяц нашего
счастливого супружества, и я, быв в
поле, то на гумне, возвращался домой с таким расположением духа, как, во дни оные, подходил с невыученным стихом к пану Тимофтею Кнышевскому.
То курган, то ряд телеграфных столбов, которые друг за другом идут неизвестно куда, исчезая на горизонте, и проволоки гудят таинственно; то виден вдали хуторок, весь в зелени, потягивает от него влагой и коноплей, и кажется почему-то, что там живут
счастливые люди; то лошадиный скелет, одиноко белеющий в
поле.
Я не в
поле вихрем веялся.
По людям ходил, деньгу копил,
За морями счастья пробовал…
Моя доля здесь
счастливая:
Я нажил себе два терема,
Лисиц, шелку, много золота,
Станет век прожить боярами.
И дома, и в
поле, и в сарае я думал о ней, я старался понять тайну молодой, красивой, умной женщины, которая выходит за неинтересного человека, почти за старика (мужу было больше сорока лет), имеет от него детей, — понять тайну этого неинтересного человека, добряка, простяка, который рассуждает с таким скучным здравомыслием, на балах и вечеринках держится около солидных людей, вялый, ненужный, с покорным, безучастным выражением, точно его привели сюда продавать, который верит, однако, в свое право быть
счастливым, иметь от нее детей; и я все старался понять, почему она встретилась именно ему, а не мне, и для чего это нужно было, чтобы в нашей жизни произошла такая ужасная ошибка.
Охрип Никифор, рассказывая. Маруся слушала его и не отпускала от себя. На лице старого лакея она читала всё то, что он ей говорил про отца, про мать, про усадьбу. Она слушала, всматривалась в его лицо, и ей хотелось жить, быть
счастливой, ловить рыбу в той самой реке, в какой ловила ее мать… Река, за рекой
поле, за
полем синеют леса, и над всем этим ласково сияет и греет солнце… Хорошо жить!
Ехали в те благодатные места, где во время оно бегал по
полям, лесам и берегам босой, загорелый, но тысячу раз
счастливый сын деревенского дьякона, мальчик Бугров.
Да, сделать бы его своим наследником, дать ему почувствовать, как она выше его своим великодушием, так и сказать в завещании, что"считаю, мол, вае достойным поддержки, верю, что вы сумеете употребить даруемые мною средства на благо общественное; а я почитаю себя
счастливой, что открываю такому энергическому и талантливому молодому человеку широкое
поле деятельности…"
Она не видела Подгорина, но, вероятно, чувствовала его близость, так как улыбалась и ее бледное лицо, освещенное луной, казалось
счастливым. Черная тень от башни, тянувшаяся по земле далеко в
поле, неподвижная белая фигура с блаженной улыбкой на бледном лице, черная собака, тени обеих — и всё вместе точно сон…
И будет, вслед гремящей славы
Направя бодрственно
полет,
На запад, юг, восток державы
Своей ширить предел; но нет
Тебе предела ниотколе,
В
счастливой ты ликуя доле,
Где ты явишься, там твой трон;
Отечество мое драгое,
На чреслах пояс сил, в покое,
В окрестность ты даешь закон.
В женском кругу он имел несколько
счастливых, хотя и мимолетных, побед, без всяких серьезных увлечений; в маскарадах красивого, стройного кавалергарда любили интриговать и дамы высшего
полета, и актрисы, и знаменитые камелии.
Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы
счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех
полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том
счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в
поле.
«Славь тако Александра век
И охраняй нам Тита на престоле.
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве, а Цесарь в бранном
поле.
Да
счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле...
День
полета начался при
счастливых предзнаменованиях. Их было два: луч раннего солнца, проникший в темную комнату, где спал с женой Юрий Михайлович, и необыкновенно светлый, полный таинственных и радостных намеков, волнующий сон, который приснился ему перед самым пробуждением.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и
счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком
поле, где его в первый раз за границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
И впервые за эти года я с
счастливой улыбкой заснул на каменном
полу темного карцера, в сознании, что план мой увенчался полным успехом, перейдя из области почти что чудачества в область грозной и суровой действительности; и тот страх, который, засыпая, почувствовал я к моему тюремщику, к его решительным глазам, к его револьверу, робкое желание услышать его похвалу и вызвать, быть может, даже улыбку на его неподкупных устах — отдались в моей душе гармоничным звоном извечных и последних кандалов.